ИСТИНА

Общественно-политическая проблематика российского технологического суверенитета резко обострилась в условиях беспрецедентного санкционного давления после февраля 2022 года. Технологический суверенитет понимается нами как как независимость от импорта зарубежных технологий и оборудования при производстве продукции российскими производителями. С позиций конкурентоспособности России на глобальных рынках возможны две институциональные альтернативы: 1)участия России в глобальных цепочках добавленной стоимости или 2) ориентацию на крайнюю форму технологического суверенитета - «технологическую автаркию» и выявление возможных промежуточных альтернатив (мезо-институтов). Почему же за весь постсоветский период, несмотря на активную про-инновационную риторику и наличие ресурсных возможностей не произошло существенных прорывов в технологическом развитии и речь о полноценном технологическом суверенитете пока не идет? Одним из объяснений этого может являться нарратив о необходимости реализации политики участия страны в международном разделении труда с учетом существующих сравнительных преимуществ (в частности за счет природной ренты) и использования преимуществ международной технологической кооперации в сферах, где существует отставание от мирового фронтира. Близость к нему требует больших издержек для обеспечения дальнейшего роста за счет инноваций, что позволяет повысить темпы экономического роста за счет инвестиционных расходов (Acemoglu et. al., 2006). В этом плане для стран догоняющего развития существует даже «преимущество отсталости», поскольку переход к новому технологическому «фронтиру» требует значительно больших усилий. Такой неявной и нехитрой стратегии экономического развития пользовались и российские власти в «тучные» 2000-е годы. Однако ее практическая реализация, на наш взгляд, возможна при двух идеальных условиях. Во первых – при свободном доступе к мировому рынку технологий, где представлены передовые достижения НТП и нет ограничений в трансфере технологий, инжиниринговых услуг и возможностях обучении персонала. Во–вторых, существовании спроса на продукцию создаваемую с помощью этих технологий на мировых рынках. Это возможно либо в случае прямых иностранных инвестиций, когда субъект производства технологий и продавец готовой продукции или одна и та же компания (к примеру, ТНК или Многонациональная корпорация (МНК)). В этом случае возможен приток в страну передовых производственных, маркетинговых, организационно-управленческих технологий, что, в том числе согласно эндогенным теориям роста, может способствовать экономическому развитию за счет эффектов «диффузии знаний» (spillover) и обучения на практике (learning –by-doing). Второй случай – ситуация, когда взаимодействующие в цепочке создания стоимости компании находятся в ситуации фундаментальной трансформации (по О. Уильямсону), т.е. существует двусторонняя зависимость контрагентов в условиях специфичности активов и отношенческих вариантов контрактации. Такая стратегия «наивной технологической кооперации» фактически начала сворачиваться после августа 2008 года (ситуации «принуждения к миру» Грузии), когда возникли первые технологические ограничения в возможности импорта зарубежных технологий для продукции двойного назначения. Однако эти ограничения напрямую не коснулись ключевой сферы российского экспорта – нефтегазового сектора, в котором продолжали активно использоваться зарубежные технологии и услуги преимущественно западных инжиниринговых компаний в сфере нефтедобычи, транспортировки и, частично, нефтепереработки. Ситуация существенно изменилась с 2014 года, когда секторальные санкции коснулись данной ключевой сферы российского экспорта (Нуреев и др., 2021), и возможности по импорту технологий также оказались значительно сокращены. Однако несмотря на то, что ситуация с возможностью доступа на мировой технологический рынок, в том числе в сфере поставок оборудования, значительно ухудшилась, шанс на обеспечение полноценного технологического суверенитета российским правительством реализован не был. Несмотря на наличие многочисленных программ по развитию импортозамещения, поддержке технологического развития «приоткрытость» мирового технологического рынка способствовала тактике половинчатых решений. Это ярко проявилось в сфере авиационной промышленности, где за последние десятилетия не наблюдалось явных прорывов и возникшие уже в марте 2022 года жесткие санкционные ограничения привели к потенциальному коллапсу научно-технологического сотрудничества с прежними партнерами (Капогузов, 2022). Именно изменившаяся геополитическая ситуация сделал неизбежным акцент на технологическом суверенитете в условиях новой реальности, что также аргументировалось на самом высоком уровне. Однако ситуация с отраслями российской обрабатывающей промышленности на момент начала геополитического противостояния в феврале 2022 г. с точки зрения возможности обеспечения технологического суверенитета выглядит по- разному. Число фирм неэнергетических секторов, находящихся на технологической границе, оценивалось экспертами НИУ ВШЭ в 2 %, а еще 15 % - как близкие к технологической границе: «близость характерна для крупных компаний, компаний, подконтрольных иностранному капиталу (а также компаний, не входящих в состав госсектора), а также компаний, которые инновационно активны и занимаются повышением квалификации персонала» (Симачев и др.. 2020, с. 114-122). Обеспечение технологического суверенитета в представленном выше смысле ставить вопрос либо о полной технологической автаркии, когда передовые технологии, необходимые для производства товаров высокого передела создаются внутри страны или о возможности кооперации с «дружественными странами», заинтересованными в подобной кооперации и тем самым перейти от глобальных к интеграционным цепочкам создания добавленной стоимости. Одним из перспективных направлений упрочения технологического суверенитета РФ является его наращивание в контексте научно-технического сотрудничества стран-участниц БРИКС. Ключевая идея данной системной альтернативы заключается в необходимости самообеспеченности технологиями, созданными и разработанными в контексте многостороннего научно-технического сотрудничества стран БРИКС. Основным формальным институтом является план инновационного сотрудничества стран БРИКС на 2021–2024 годы, предложенный Индией в 2020 году. Мероприятия в рамках Плана призваны активизировать сотрудничество сети центров стран БРИКС в области трансфера технологий, сформировать прямую кооперацию между участниками инновационной цепочки, а также обеспечить устойчивое развитие пятистороннего сотрудничества в соответствии с новым технологическим укладом. Ключевой здесь вопрос - о стимулах для участников подобной кооперации и желании партнеров по БРИКС делится своими передовыми технологическими наработками и ноу-хау. Во многих сферах в частности КНР является одним из мировых технологических лидеров, и с учетом усложнения ситуации с параллельным технологическим импортом для России через дружественные страны в условиях серьезного отставания в отдельных сферах России остается исключительно возможность выстраивания технологической кооперации, аналогичной разработке совместного широкофюзеляжного дальнемагистрального авиалайнера CR929 российской Объединенной авиастроительной корпорацией и китасйской компанией COMAC.