ИСТИНА |
Войти в систему Регистрация |
|
ФНКЦ РР |
||
В 2022 г. в РГАЛИ для формируемого личного фонда Наталии Виловны Зейфман — историка, архивиста, мемуариста, был передан комплекс писем к ней и к членам ее семьи Андрея Ивановича Плигузова (1956–2021), медиевиста, автора новаторских трудов по истории русской церкви. Стилистически наиболее сопоставима с письмами, видимо, хармсиана Плигузова (самиздатские книги Хармса Плигузов якобы готовил в 1980-х, как сообщает анонимная биографическая справка; прояснить, что конкретно имеется в виду, к сожалению, не удалось, но упоминания о позднейшей работе с архивом Хармса (в 1992) в письмах есть). Письма (прежде всего обращенные к детям) включают абсурдистскую малую прозу, которая естественно рождается из интонаций пишущего; игровая природа эпистолярной речи иногда прямо демонстрируется («Ну вот, так я и знал: бумага кончается, а слова еще остаются, а бумага кончается, а слова еще остаются, а бумага кончается, а слова еще остаются, а бумага кончается»). Хронологический диапазон корпуса — с 1985 по 2003 гг. Бóльшая часть писем послана из Америки, куда Плигузов уезжает в 1990 м, работать в архивах Гарвардского университета; письма 1992 г., когда автор ненадолго вернулся в Россию, описывают «эпоху упадка Рима», в том числе и в академии («Жить по новым правилам трудно, некоторые даже в окна выпрыгивают или со страху лезут прямо в правительство, где казенные командировки и много гуманитарной помощи» — 27.I.1992). Главная тема писем — переживание разрыва между эпохами («Я рассказывал Пайпсу, как мы его читали на даче прошлым августом — кажется, это было XIX веке» (08.VII.1990), специфичность самоощущения русского историка в западной среде («…Очень у нас история трудная, сплошное бездорожье, которое никак не переводится на иностранные языки, ибо за границей либо есть дорога, либо нет» — 14.IV.1993) и вообще различие между культурами, масштабы которого оказались неожиданными: «…Я вспоминаю о том, как мои уезжающие друзья извинялись и приносили мне на хранение мои же письма, потому что тогда письма не выпускали, и как я получал обратно многое из написанного в незапамятные времена. <Заметим, как автор обнаруживает здесь в письме — черты дневника. — Г.З.> Не себе ли я строчу новое послание? …Россия превращается в Польшу, так что теперь отъезды не будут столь надрывны. <…> Но вспомните, как трудно вернуть себе прежнее мироощущение, когда позади — всего лишь переезд от Пионерской к Динамо. А если из девятнадцатого века — в двадцатый? И никто не борется с Лосевым, и никаких масонских заговоров, и никакой среды для нашей русской болтовни. Как будто на астероиде сидит два идиота и говорят о Пушкине. К этому нельзя приготовиться, перекочевывая в другую цивилизацию. Иная концепция мира. Даже смерти, через «фьюнерал хоум», тысячи за две с половиной» (18.VIII.1990). Рефлексия, обусловленная взглядом историка, неопределенностью собственного положения и положения адресатов (эмигрировали осенью 1991 г.), переживанием времени как катастрофического, несмотря на «несоветские» воззрения Плигузова («Давно ожидаемая катастрофа совершается на наших глазах в парадоксальной форме победы «демократических сил» над коммунизмом, а означает всё углубляющийся кризис, хаос…» — 6.IX.2023), — делает этот корпус писем, на наш взгляд, существенным историческим свидетельством, заслуживающим публикации и комментария.